На протяжении почти всего 2008 года (с марта по ноябрь) газета «Завтра» публиковала статьи-эссе Сергея Кургиняна на тему «Медведев и развитие». Цикл получился очень интересным, как и всё у этого талантливого публициста. Парадокс, однако, в том, что про собственно-развитие Кургинян сказал лишь то, что все знали и без него, а именно: что есть прогресс, и есть регресс.
Но можно ли обеспечить то развитие страны, о котором мечтает редактор газеты «Завтра» А. А. Проханов (да и мы вместе с ним), если продолжать думать, что проблема развития сводится лишь к проблеме принятия политического решения о его «запуске»? Не лучше ли, прежде чем «развивать» страну, разобраться предварительно, что конкретно скрывается за термином «развитие»?
Сначала теория, потом практика; сначала всестороннее осмысление проблемы, затем созидание на основе осмысленного, — этого закона никто ещё не отменял. Семь раз отмерь, один отрежь. Нам ли, сытым по горло непродуманными реформами большевиков и демократов, игнорировать эту вековую народную мудрость?
Считаем полезным восполнить указанный пробел в кургиняновской работе нижеприлагаемой публикацией.
Не только обывательское, но и массовое научное сознание приучено думать, что единственный способ кардинального осмысления проблемы – это её осмысление в глобальном историческом контексте. Но что такое – “глобальный исторический контекст”? Если попытаться ответить на вопрос не формально, а по существу (то есть на методологически-содержательном уровне), то окажется, что проблема «историзма» существует сегодня не в качестве готового рецепта решения прикладных задач, а в качестве совокупности острейших вопросов, порождённых скрыто развивающимся в общественных науках кризисом.
Кризис обнаруживает себя фактом неявного дистанцирования многих философов и учёных от методологии исторического материализма. Это видно из сравнения статей, освещающих тему историзма в до-перестроечных и новейших философских словарях: если в первых даются концептуально нагруженные дефиниции, то во вторых понятие историзма низводится до уровня почти что гераклитовских представлений об изменяемости всего сущего во времени.
Самое же интересное: появились философские словари, где статьи «Историзм» нет вообще, как нет зачастую и статьи «Исторический материализм». А там, где понятие исторического материализма всё ещё сохраняется, ему даётся уничтожающее определение:
«Амбиции теоретиков и апологетов исторического материализма на придание ему статуса универсальной парадигмы социальной философии и социологии, основанной на позитивистских методологиях, натурализме в трактовке общества и причинно-механической модели мирообъяснения, были опровергнуты достижениями общенаучных и гуманитарных дисциплин ХХ столетия – новейшими макроэкономическими моделями, общей теорией систем, представлениями о нелинейных процессах, данными наук о массовых коммуникациях. Одновременно крушение социализма в Европе, наиболее общей санкцией которого на теоретическом уровне являлся исторический материализм, наглядно продемонстрировало реальные преимущества современных неортодоксальных социологических, политологических, психоисторических и прочих методик адекватного отображения и перспективной реконструкции хода исторического процесса. Серьёзные сомнения европейских интеллектуалов в правомерности концепции неограниченного социального прогресса (сердцевины и “души” исторического материализма) также содействовали закату этой некогда модной идеологической доктрины социально-философского толка» (Новейший философский словарь, Минск, 2002).
Имеются, впрочем, и заявки на неисчерпанность потенциала исторического материализма. А чтобы понять, почему они не заслуживают доверия, достаточно чуть внимательнее, чем обычно, вдуматься в традиционное определение принципа историзма:
«Историзм – это подход к объекту с точки зрения закономерного процесса его развития» (Философская энциклопедия в 5 т., М., 1962. Т. 2);
«Историзм – принцип познания вещей и явлений в их становлении и развитии, в органической связи с порождающими их условиями» (Философский словарь. М., 1987).
В этих формулировках – разгадка смысла тенденции неявного отхода от историко-материалистической методологии. Дело в том, что с позиций элементарной логики данные формулировки принципиально тавтологичны: они одновременно служат и требованием рассматривать явление с точки зрения закономерного процесса его развития (в конкретных условиях его становления и развития), и самим инструментом изучения этого процесса (этих конкретных условий). То есть в своих традиционных формулировках историко-материалистический метод как бы заранее предполагает знание того, на изучение чего нацелен. Между тем «научное доказательство не должно предполагать как предпосылку то самое, обосновывать что является его задачей» (М. Хайдеггер), – в противном случае мы имеем ситуацию, называемую в методологии научного поиска «кругом в доказательствах» («circulus visiosus»).
Суть проблемы круга в доказательствах заключается в невозможности вырваться из потока замкнутых друг на друга языковых понятий, каждое из которых раскрывается через посредство других понятий, а эти другие – через посредство новых понятий и так далее – вплоть до исчерпания всего языкового универсума. В науках же, основанных на идее временнóй динамики (в космологии, в геологии, в эволюционной биологии, в истории), суть проблемы усугубляется гипнозом понятия «происхождение», создающего иллюзию высвобождения из плена замкнутых на самоё себя понятий. На самом деле «круг» здесь предельно обнажает свою сущность, пытаясь объяснить происхождение чего-либо с помощью того, что само требует объяснения, т. е. – с помощью мифологической по своему генезису идеи «происхождения». (Как понял ещё В. Вернадский – не только геобиохимик, но и первоклассный историк науки – абсолютно все теории о происхождении Вселенной, Земли, Жизни и Разума имеют своим подлинным концептуальным источником не объективную логику независимой научной мысли, а религиозно-мифологическую идею Начала Мира, унаследованную позднейшей философией и наукой).
В переводе на уровень методологического обобщения ситуация формулируется так: если историзм (понимаемый как особым образом оговорённая презумпция «происхожения») производен от ранних форм коллективного мышления, то объяснять происхождение самих этих форм исторически – означает замыкаться в плену тавтологических умозаключений. В философии и логике науки такой подход к предмету считается не имеющим собственной доказательной силы и называется методологическим порочным кругом.
Проблема порочного круга в исторической науке – это проекция на мировоззрение чисто формальной проблемы парадоксов теории бесконечных множеств. Обе они – и ситуация порочного круга в исторической науке, и ситуация с парадоксами теории бесконечных множеств – производны от концепции актуальной бесконечности, так как бесконечное возрастание информационного разнообразия, задаваемое параметром развития «от простого к сложному», аналогично бесконечному возрастанию значений в ряду натуральных чисел. Но в математике противоречивость умозаключений, построенных на использовании идеи бесконечности, была осмыслена ещё в начале ХХ в.; в мировоззренческой же сфере, являющейся ареной столкновения далеко не одних только научных интересов (но также политических, идеологических, коньюктурных и пр.), она продолжает игнорироваться до сих пор.
К сожалению, игнорируется она главным образом отечественными специалистами. На Западе давно уже развиваются целые направления неклассической мысли, связанные с переоценкой категории «историчности бытия». Это и отвержение линейного «прогрессизма», и неприятие упрощённого детерминизма, и критика «наивного исторического объективизма» (выражение Х.-Г. Гадамера), и многое другое. Насколько далеко зашла в своей переоценке категории «историчности бытия» западная теоретическая мысль, можно судить по философии Хайдеггера, строящейся на «череде исторически обусловленной трансформации смысла бытия». Хотя в прикладном отношении западная гуманитарная мысль продолжает очень сильно зависеть и от классической (традиционно-просвещенческой) парадигматики XVIII века.
В отечественном же обществоведении, точнее – в области его методологического обоснования, ситуация намного хуже. Поскольку здесь в ХХ веке имело место не столько решение научных задач, сколько выполнение госзаказа на критику буржуазной идеологии, то и всю выходящую за истматовские рамки проблематику, связанную с «неудобными» вопросами теории и истории культуры, отечественные методологи вообще проспали. Потому-то они и вынуждены сегодня заниматься стыдливо-молчаливым переписыванием соответствующих учебников, пособий и словарей. А в роли «крайних» при этом остаются гуманитарии узкоспециального профиля. Воспитанные практикой предыдущей эпохи в слепом доверии к спускаемым сверху методологическим установкам, они если и замечают происходящее, то не воспринимают его как непосредственно к ним относящееся.
Но это значит, что, оказавшись по факту в положении теоретически разоружённых, они, как правило, даже не осознают себя таковыми, удовлетворяясь в качестве методологии общественных наук её имитационными штампами прежних времен.
Вот классический образец такого штампа, продолжающего оказывать своё пережиточное влияние на интеллект даже очень крупных учёных: «Одно из основных требований нашей современной науки состоит в том, чтобы все явления человеческой культуры изучались в их историческом развитии» (В. Пропп).
Здесь подразумевается, что историческое развитие – это нечто общеизвестное и всем понятное (иначе обессмысливается само требование). В действительности же ничего общеизвестного и всем понятного в процессе исторического развития нет. А есть господствующее в научном сознании спекулятивное понятие, в рамках и средствами которого на протяжении последнего столетия интерпретировались и все другие понятия («Философское осмысления “развития” означает воспроизведение всеобщих характеристик всего многообразия связей, отношений и процессов реальности» – Новая философская энциклопедия в 4 т., М., 2001, т. 2). И есть устаревшая теория – традиционно-истматовская трактовка социальных процессов, настроенная исключительно под «прогрессистский» камертон. В то время как в жизни имеют место постепенно признаваемые наукой и другие способы объяснения динамики социальных процессов.
Новейшие данные по истории духовной культуры позволяют говорить о самой этой истории не как об инновационном процессе «прогресса в сознании», а как о структуре и динамике взаимодействия бессознательных форм коллективного мышления с их осознанными формами (невнимание к такой трактовке историзма оборачивается расцветом практик нейролингвистического программирования, зомбирования, рекламного «одебиливания» и прочих технологий манипулирования массовым сознанием). Вызревает постепенно понимание истории познавательного процесса как трансформации инварианта («Универсальные формы познания инвариантны для специализированных форм». – Философский энциклопедический словарь, М., 1983). Наконец, всё большее признание получают диалогические трактовки историзма, от теорий типа «вызов – ответ» (А. Тойнби) до взгляда на взаимодополняемость мировых цивилизаций как на основу и решающий фактор социальной динамики. А среди диалогических трактовок историзма особый интерес представляют такие, которые рассматривают диалог с «последних позиций в отношении высших ценностей» (М. Бахтин).
Ясно, что в условиях традиционного засилия «прогрессистских» интерпретаций исторического процесса, то есть в условиях игнорирования ситуации методологического порочного круга, ни о каких альтернативных моделях развития всерьёз говорить не приходится. Что и оборачивается нарастающими трудностями в сфере научного взаимопонимания, а в конечном счёте – компрометацией исторического знания в глазах самой широкой общественности (имеются в виду книги А. Т. Фоменко-Г. В. Носовского и другие аналогичные им образцы спекуляций на нерешённых – и не решаемых – методологических проблемах исторической науки).
С. Горюнков